Философский камень Ганса Христиана Андерсена

Сын башмачника и прачки Ганс по всем признакам должен был вырасти проказливым шалопаем, как и все мальчишки в слободе. Носиться за бумажным корабликом, мчащимся по сточному каналу, воровать у зеленщиц яблоки, выпрашивать у прохожих монетки. Потом, через пару лет такой беззаботной жизни, родители брали проказника за ухо и определяли подмастерьем к сапожнику – это считалось почетным делом, или на худой случай – к тряпичнику, который собирал всякую рухлядь по городу и не брезговал заходить в дома умерших от оспы, чтобы поживиться. чист, но туда горожане неохотно отдавали своих детей. Много мальчишек падало с крыш и расшибалось насмерть. Считалось еще, что трубочисты знаются с нечистой силой. Но маленький Андерсен не хотел становиться ни тряпичником, ни трубочистом, ни даже сапожником! Он не был похож на других мальчишек. Робкий и тощий, с большим носом, он боялся ходить по улицам. Он играл в куклы, как девчонка! Мальчишки инстинктивно чувствовали в нем чужака. Один раз они его поймали и, связав веревкой, раздели догола, вымазали жиром и вываляли в пуху. Взяв длинный хлыст, они погнали его по улицам, крича: «Ганс – безобразный гусак!» После этого он замкнулся. Дома он построил настоящий кукольный театр с ширмой, сшитой из старой юбки матери, и разыгрывал представления перед старой, ослепшей и оглохшей собакой. Прошло несколько лет. Андерсен совсем замкнулся в себе, он лишь играл в куклы и мечтал. И, о чудо – уличные шалопаи, случайно увидев через окно представление, стали прибегать к нему каждый день. Они одобрительно гоготали и однажды позвали его играть. Ганс не знал, что и делать. С одной стороны, он переставал быть изгоем! С другой – нужно было соприкоснуться с миром, который его всегда пугал. Но все же он решился. На улице было шумно. Ватага ловко огибала прогуливавшихся горожан, катящуюся бочку с соленьями, безногого нищего и с гиканьем неслась по узким улочкам. Для вступления в эту «банду» нужно было пройти официальное посвящение – кинуть комья грязи в вывеску магазина самого злого хозяина. Ему указали на ювелирную лавку Шульца. На вывеске была намалевана дама с ожерельем на шее. Ганс вздохнул – ему не хотелось кидать грязь в даму. Но мальчишки подзуживали – и Андерсен решился. Он взял камень, прицелился и… В эту секунду кто-то крепко ухватил его за ухо. Глаза сразу наполнились слезами, было очень больно. И еще он видел, как улепетывает перепуганная ватага, крича: «Шульц поймал Гусака!» Шульц встряхнул Ганса и разразился бранью. Он кричал, что вывеску ему сбивают уже в десятый раз, и что он положит этому конец! Он оставил мальчишку у себя, чтобы примерно наказать его, и давал ему самую черную работу. Матери Ганса он заявил, что будет кормить его, но не больше. Пятнадцатилетний долговязый парень был старателен, но неуклюж. Он мчался вытирать окно – и выдавливал ветошью стекло. Когда он вешал картину, то обязательно гвоздь вырывался из стены, и перепуганный Ганс, обхватив холст, летел с резного табурета вверх тормашками. Он застревал (это при его-то худобе) в дымоходе, когда лез прочистить его. Неся корзину с выстиранным бельем, он непременно натыкался на тележку угольщика, и все труды прачек шли насмарку – облако угольной пыли садилось на белоснежные простыни. Хозяин ювелирного магазина Шульц только за голову хватался. Он уже готов был выставить вон незадачливого паренька, когда увидел в нем нечто удивительное. Это было странно. Это граничило с безумием – он относился к товарам в лавке, как к живым существам! В то время ассортимент магазина был довольно разнообразным: складные алтари и причастные чаши, украшения окладов книг, пряжки, ожерелья, широкие пояса, усыпанные жемчугом и камнями, и сами камни. Ограненные, обработанные заботливыми руками ювелиров, и неограненные, «дикие». Однажды Шульц, проходя возле двери в складское помещение, услышал голоса. Он остановился и прислушался. Ганс, вытирая тряпкой пыль с какой-то вещи, разговаривал с ней. Причем на два голоса – одновременно изображая и голос вещи. Он как раз чистил конскую упряжь и сетовал тоненьким фальцетом от ее имени на жизнь. Хозяин хотел было бежать за лекарем, чтобы мальчишку забрали в «желтый дом» (психлечебницу), но невольно прислушался. Больно уж потешно получалось у Андерсена говорить от имени упряжи. А та жаловалась, что ей поручают только черную работу, она вся пропахла конским потом, а ее мечта – лежать на бархатных подушечках, как дорогие товары. И Андерсен напевно стал перечислять, кем, якобы, она мечтала стать. Это все были товары, выставленные в лавке под стеклом или даже хранящиеся в тщательно хранимом ларце. Их доставали только для показа важным гостям. Перстни с резными камнями, которые употребляли в качестве печатей и для обозначения ранга владельца. Из гладкого золота в сочетании с аметистом, рубином, сапфиром изготовляли перстни для епископов. Кольцо главы церкви – Папы Римского – которое украшали фигурки св. Петра в ладье. Знаками папских послов служили крупные перстни из бронзы или меди с красным рубином. Считалось, что рубин помогает в переговорах и на важных встречах. У хозяина отвисла челюсть. Долговязый подросток, пока мыл полы в торговом зале, оказывается, слушал, о чем Шульц говорит с покупателем, и запомнил это. Он распахнул дверь. Ганс с перепугу выронил упряжь из рук, но Шульц смотрел на него с восторгом. Он искал толкового ученика, но все, кто пробовал работать в лавке, были неимоверно тупы и вороваты и рано или поздно изгонялись. Он взялся обучать Ганса. Тот схватывал все на лету. Один раз, выслушав рассказ хозяина о том, что камни следует подбирать, в том числе, по знаку зодиака клиента, он несколько секунд задумчиво смотрел в окно, а потом ошарашил хозяина тем, что рассказал про знакомого зеленщика, толкавшего свою тележку под окном, что он Рыбы, и ему лучше всего подошел бы «новый нефрит» (чуть позже его назовут «бовенит» – в честь первооткрывателя Джоржа Бовена. Бовен изначально опознал свою находку как нефрит). Это был камень, недавно привезенный из Америки, но про него уже было известно, что у индейцев он не пользовался популярностью. Степенные и рассудительные, они говорили, что камень этот – для «белых лис», т. е. людей, выбравших одиночество, авантюрных и хитрых. Его в Америке облюбовали ковбои и бандиты. «А зеленщик – самый что ни на есть разбойник! – рассказывал с жаром Андерсен. – Ломит за овощи двойную цену!» Однако боневит в то же время носят и священники-миссионеры. Им, бедолагам, приходилось идти, неся слово Божье, в самые дикие и кровожадные племена. Считается, что боневит просто спасает жизнь. На следующей неделе Андерсен уже стоял за прилавком. Торговля шла бойко, хозяин нарадоваться не мог. Впрочем, не обошлось без скандала. Однажды в лавку пришла богатая пара. Он – лет под семьдесят, важный господин в пенсне на бугристом носу, а рядом – верткая и бойкая рыжая девушка лет семнадцати, она походила на его внучку! Но эти двое были помолвлены, они пришли выбирать обручальные кольца. Андерсен недоверчиво шмыгал своим длинным носом, глядя на эту парочку. Потом предложил купить даме кольцо с изумрудом (камень Исиды) – амулет для беременных женщин, и оно… Ганс посмотрел с сомнением на важного господина и сказал, что настоятельно рекомендует это кольцо, потому как оно обеспечивает надежность в любви и супружескую верность. Что там началось, как кричала и ругалась рыжая! Важный господин багровел и протирал лысину платком. Шульцу пришлось долго извиняться и успокаивать жениха с невестой. Так они и ушли, ничего не купив. Ганса хозяин, конечно же, отругал. Потом не выдержал и сам рассмеялся: быть старику рогатым! Но вот внезапно настал день прощания – Ганс попросил разрешения покинуть лавку. Удивительно, что нищий, полуграмотный мальчик буквально с пеленок верил в свое особое предназначение. С детства он привык смотреть не по сторонам, а ввысь. Он грезил театром. Он мечтал стать великим. Шульц разъярился – выбиться в знаменитости сыну башмачника и прачки невозможно! Он уже достиг того, о чем можно было только мечтать. Шульц бездетен, родственников у него нет. Опять-таки – подагра. Еще немного – и он не сможет стоять у прилавка! Гансу бы принять это во внимание – но юноша не соглашался. Шульц разозлился и швырнул ему жалование за месяц. Ганс, однако, не взял денег и попросил выбрать камень – недорогой. Надутый и красный от досады Шульц только молча кивнул. Ганс стал обходить полки с камнями и тихо говорить, так, как говорил с упряжью, как говорил в своем кукольном театре. Хозяин прислушался. Он будто советовался с камнями. Они же предлагали ему богатство, любовь, путешествия, долгую жизнь, но он проходил мимо. «Болван, – с досадой подумал хозяин. – Надо было его сдать в «желтый дом». Но вот Ганс остановился возле одного камня. Его покупали не за магические свойства, а за красоту. То, чем он соблазнял, не всякий человек отважился бы на себя взвалить. Неограненный лабрадор переливался, он казался то синим, то желтым, отливал зеленым, фиолетовым или голубым. В Индии лабрадор называют за это павлиньим камнем. Он чарующ, от него невозможно оторвать глаз. Как павлиний хвост! Лабрадор может стать талисманом творческого человека – писателя, поэта, музыканта, художника, принося ему вдохновение, признание и славу. «Слава – это не обязательно деньги, не обязательно любовь и преданность девушки, не обязательно здоровье», – пытался втолковать мальчишке хозяин лавки. В конце концов, Ганс был Тельцом, а к этому знаку лабрадор не очень-то подходил. «Камень будет испытывать тебя!» – сказал Шульц. Но Ганс был непреклонен. В конце концов, он получил и камень, и деньги, и был выставлен из лавки вон. Ему было 15 лет. И этот 1820 год стал одним из самых страшных в его жизни. Ганс, экономя каждую монету, поселился в Копенгагене, далеко от семьи, в самом бедном, чахоточном районе, в комнате без мебели. Он купил свечей и снял старый тюфяк, полный клопов. Хозяйка из жалости по утрам наливала ему кофе и давала булку. Он ел один раз в день. Одежда обветшала. Подошвы оторвались окончательно. Он мог продать лабрадор и неделю есть «от пуза». Ах, как сжимало судорогой желудок, слюна скапливалась во рту, когда он на улице проходил мимо хозяюшек, торгующих горячими каштанами, пирожками с крольчатиной. Но он, ни на секунду не усомнившись в своем пути, писал пьесу для театра. Когда его юношеское творение «Альфсоль» (Солнце Эльфов) было закончено, он как смог привел себя в порядок и отправился к адмиралу Вульфу, лучшему переводчику в Дании. И тот (о чудо!) вдруг накормил бледного юношу без подметок обедом и, пока тот ел, прочел его пьесу. На юношу, уминавшего суп с бешеной жадностью, обратила внимание дочь адмирала Вульфа – Генриетта (Гетти). Веселая, даже озорная, и в то же время одаренная блестящим умом и вкусом, Гетти тоже была одиночкой. Ее принимали за красавицу, когда она сидела, но стоило ей встать – как тут же было видно, что у бедняжки горб. Гетти взялась поддерживать Ганса: выслушивала его сумасбродные планы, устраивала нужные знакомства, позже помогала с выпуском книг. А к Андерсену пришла слава. Про Копенгаген писали, что это город одного человека – Андерсена. Каждый дом на узких кривых улицах и на рыночных площадях кажется каким-то родственником того «старого дома», о котором так поэтично он рассказывал, каждый газовый фонарь, казалось, вот-вот может изогнуться и начать свой рассказ, а за мутно поблескивающими окнами чудились комнаты, где на камине стоят фарфоровые пастушка и трубочист, а стойкий оловянный солдатик вздыхает по балерине. Сам король Дании Фредерик VI приглашал его на личные аудиенции – прочитать сказки о таких простых и таких волшебных вещах. Андерсен был счастлив, если не считать его личной жизни. Гетти тайно полюбила писателя, но не выдавала своих чувств. А Андерсен приходил к ней, как к сестре, к единственному родному человеку. И она выслушивала все об очередной неудачной попытке Андерсена очаровать юных прелестниц. Но для них он был сказочником с длинным носом и смешным лицом. Знаменитым… но сказочником. А потом Гетти трагически погибла во время пожара. Андерсен внезапно понял, что он потерял. Он чуть было не лишился рассудка, брел по улицам Копенгагена в слезах, никого не узнавая. Дома на стопке рукописных сказок лежал камень. Он мерцал и переливался при свете свечи. Он как будто спрашивал, как чудовищная собака из «Огнива»: «Что угодно, господин?» Ганс взглянул на него и, упав на кровать, зарыдал. Камень помог ему: его знал весь мир, его сказками восхищались! Но был ли он счастлив? Впрочем, через неделю Андерсен на королевском приеме рассказывал дамам и их кавалерам свою новую историю «Философский камень» – о минерале, который «светлее бриллианта самой чистейшей воды; блеск его угоден Богу и затмевает со- бою решительно все; этот-то камень, собственно, и есть то, что называют камнем мудрецов. Он приносит счастье во всем!»

Эраст Гаврилов,
писатель, геммолог,
специально для журнала «Самый цвет Москвы»

№3 (44) март 2016