«Вечный движитель» и «луковица»
...Лужи на дороге морщит и рябит от дождя. Поле в черных и желтых заплатах. Худые лошади, часто останавливаясь, увязая в грязи, тащат телегу, на ней – нечто угловатое, дребезжащее, в человеческий рост высотой. Оно закутано в рваную мешковину, перехваченную веревкой. Из прорех виднеются шестерни, железные сочленения некоего механизма. Рядом с загадочной конструкцией, придерживая ее рукой и глядя в землю, сидит высокий мужик с опущенными плечами, с черной курчавой бородой. Шапка надвинута на белый хрящ носа. Возница – мелковатый, суетливый мужичок, накинувший на голову какую-то рвань от дождя, кивает на вросший уж в землю верстовой столбик с истекающей дождем надписью:
– До Петербурга 100 верст! Гляди веселее!
Поминутно озираясь, задорно и с хитринкой, он донимает своего седока вопросами:
– Нет, ты, Петр, ответь: вот, говорят, и телеграф сюда ведут, и хранцузы едут сюда угольев искать, даже газеты уж доставляют, а тут ты… со своей бессмыслицей. Думаешь, до тебя-то господам? И не работает она у тебя, а?
Длинный мужик угрюмо молчит, придерживая шаткую конструкцию.
– Засмеют ведь тебя, Петя, и батюшка в церкви говорил, что твой механизм не божеский, а?
А случилось вот что.… О событии этом был составлен соответствующий рапорт губернского капитан-исправника, который я нашел в архиве Императорского Русского технического общества: «В сентябре месяце, года 1874 от Рождества Христова, крестьянин Петр Фукин изобрел устройство, которое наименовал «вечным движителем». Немец-землемер Богдан Богданыч Кох написал ходатайство в город и при этом примерно Фукина укорил». Тот работал над своим изобретением без малого год, стараясь не обращать внимания на насмешки. И дневал и ночевал в кузне.
…Фукин ударил ломом в низ печи. Из-под острия брызгает, течет в форму ручеек нестерпимо яркого жидкого металла. Целые снопы блестящих крупных звезд летят во все стороны из отверстия печи, громко треща и исчезая в воздухе. От этого тихо, как будто лениво текущего металла такой жар, что зашедший в кузню немец тут же закрывает лицо рукой, тянет Фукина за лямку фартука на двор.
Отряхиваясь от сажи, немец выговаривает Петру:
– Ты есть овечья голова, ты полный карман мошенничества, твой этот прибор – тьфу! Ты можешь надуть своих мужиков, а для нас ты – табачная голова, и больше ничего!
– Написали, Богдан Богданович? – угрюмо глядя в землю, глухо спрашивает Фукин.
Немец был землемером. Он успешно внедрял в сельское хозяйство сеялки, веялки и плуги немецкого производства. Торговля у него шла успешно. Однако единственным кузнецом в округе, который мог починить немецкую технику, был Фукин. Потому-то немец и неохотно отпускал его в город. Он плевался и ругался на немецком, но вместе с тем жадно рассматривал чертежи Петра и чуть ли не с восхищением глядел на долговязую
хмурую фигуру.
– Я написал. Но ты есть дашь промах! – немец протягивает мужику бумагу. Тот, торопливо вытирая руки ветошью, бережно ее берет. Немец неодобрительно качает головой.
Фукин жадно читал по складам, шевеля губами, писать он вовсе не умел:
«Желаю предоставить в Императорское Русское техническое общество на имя Господина 
Председателя этого отделения теорему машины «Вечный движитель» с чертежами и доказательствами и собственно самой конструкцией, прошу его Высокопревосходительство рассмотреть и проверить таковую кому следует. Я всегда смогу и готов письменно или лично доказать силою арифметики и механики, что машина эта имеет живую физическую силу и может производить работу для промышленности».
Немец открывает табакерку, достает щепотью табак. Нюхает в задумчивости.
– Ты не смочь поехать как смерд! Тебя погонят пинками. Тебе надо прилично одеваться! Я принес тебе одежду – сюртук, рубашку. Все чистое.
Петр аккуратно сложил бумагу и поклонился немцу в пояс.
– Хватит кланяться! – немец вдруг резко сунул руку в кармашек жилетки и вытащил… перстень. Кузнец увидел божественной красоты камень... Петр невольно загляделся – такой живой он был. Прозрачная зелень! Будто глаза русалки. Будто лук-порей в слезинках воды кто-то поднял и смотрит через него на солнце.
– На. Это тебе, – немец сердито сунул перстень в сразу онемевшие руки Петра.
– Этот камень по-вашему, по мужицки, прозывать луковицей. Так говорят потому, что зеленый. А по-настоящему называется он хризопраз. Мне его дед подарил. Он помогает беспокойным, как ты, изобретателям. Дед тоже изобретал все. А тебе помощь нужна. Не сработает твой прибор – запрут как жирафу в клетку на потеху черни. Надень его и не снимай.
Он бешено взглянул на Фукина и пошел, молотя тростью по забору и перепрыгивая лужи.
Петр мотнул головой, просыпаясь, – он задремал на телеге – и тут же ухватился за палец. Показалось, что перстень свалился от тряски. Но нет. Он предусмотрительно накрутил сверху кольца тряпочку, будто порезался, чтобы лихие люди перстня не увидели. Возница же продолжал бубнить:
– Знаешь, что люди бают, будто где-то возле Волги упала из облаков кобыла в двадцать верст длиною. Что на это твоя наука скажет?
Фукин достал из-за пазухи завернутую в тряпицу краюху хлеба. Начал жевать, отрешенно уставившись в промозглое поле.
Русское техническое общество, Санкт- Петербург
И вспыхнули люстры о тысяче свечей! Ослепили Фукина.
Большая зала. Стол подковой; за ним – семеро господ в мундирах, и кто-то, вспушивая бакенбарды, прыская 
смехом, говорит что-то на ухо своему соседу. Лысина собеседника багровеет, он еле-еле сдерживает смех. Молоденький секретарь важно скрипит пером. Пожилой господин в штатском водружает на нос очки и недоуменно смотрит на стоящую посреди залы конструкцию и на долговязую фигуру мужика, мнущего шапку возле несуразного механизма.
Фукин хотел перекреститься, да испугался. Икон-то нет. Он дергает рычаг, запускает «движитель». Он все просчитал. Шары катятся по желобкам. Скрипнув, те меняют положение. Сперва вверх, потом вниз. Они не должны останавливаться! Петр напряженно следит за работой «движителя». Пот выступает у него на лбу. Движение шаров замедляется. Или это только кажется?
– На что мы смотрим, господа? Или у нас отменен закон трения? – кто-то насмешливо разводит руками. – Нет, задумка, конечно, интересная! Мы развлеклись, но время и чай пить!
Шар в «движителе», стукнувшись о другой, замирает.
Раздается приглушенный смех.
Председательствующий, благообразный, седой с окладистой бородой Петр Кочубей в мундире с единственным орденом, поднимается из-за стола.
– Тише, тише, господа! Сегодня мы рассматриваем случай казусный, но небезынтересный! И можно сказать – поучительный!
Воцаряется тишина.
Петр как в лихорадке вертит на пальце кольцо. Он нелеп в немецком сюртуке, который ему мал, он ослеплен огненной люстрой, его детище «вечный движитель» стоит перед этими важными господами, как груда нелепого железа. Страх и отчаяние захлестнули его, как в детстве, когда зимой они с отцом ехали из лесу. Везли хворост. И тут за санями показались быстро движущиеся тени.
– Волки! – дико крикнул отец и принялся настегивать лошадь. – Выноси, нелегкая!
А тени все приближались. Вот они совсем близко!
– Цок! Дрынь! Цок! Дрынь! – кто-то идет по коридорам общества в сапогах со шпорами. Два усача в 
мундирах распахивают двери. И сразу все за столом поднимаются. Вошедший замирает на секунду в дверном проеме. Он кряжист. Помещицкие бакенбарды. Большие залысины. Военная форма сидит на человеке как влитая.
Ему быстро подают кресло.
– Садитесь, господа, – говорит он. И впивается глазами в Фукина. Петр не верит глазам своим. Ведь фотография этого человека висела в сундучке, на внутренней стороне крышки, где Петр хранил самые ценные тонкие инструменты. Это… Александр II Николаевич. Освободитель! Ноги у Петра подогнулись.
Председательствующий, поклонившись государю, обратился к ошалелому Петру:
– Вы, Фукин, обучались ли где прежде?
– У немцев учился… арифметике…
И внезапно – Александр II:
– А много ли потратился на то, чтобы изготовить изобретение?
– Говори, говори, любезный, – добавляет председательствующий, лукаво сощурившись, – не бойсь.
Фукин отвечает хрипло, как будто чужим голосом: «Корову немцам отдал… ишо плуг, ну и там… – машет рукой… (с трудом, словно подбирая слова) – у меня не получилось, потому как я не смог у нас в селе точные детали выточить! И еще у меня с собою чертежи охранительного устройства, которое путем верещания испуг ворам может делать! И… я не для себя – для Отчизны стараюсь...» Тяжело переводя дыхание, он замолкает.
За столом о чем-то переговариваются, шелестят бумажками, передают их секретарю. Государь Император подзывает к себе председательствующего. Тот склоняется, слушает, кивает. И возвращается. Наконец за столом замолчали, словно окаменели. Председательствующий встал, кашлянул в сухой кулачок: «Императорское Русское техническое общество, рассмотрев изобретение крестьянина Фукина…»
Петр замер. Судорожно сжал руками шапку.
Председательствующий: «Находит его… непрактичным и не заслуживающим внимания».
Петра ровно что-то ударило, он пошатнулся и, еле сохранив равновесие, выпрямился, стал снова прямо.
«Учитывая… – председательствующий прервался, взглянул на Императора – пожелания ныне собранной комиссии, мы постановляем крестьянину Фукину отказать. Вместе с тем, принимая во внимание живой ум этого изобретателя, устроить оного в мастерские технического общества с подобающим окладом, а также обеспечить ему учебу и жилищные условия. На этом заседание прошу считать закрытым».
Фукин, еще толком ничего не поняв, разводит руками, кривится, то ли улыбаясь, то ли плача. Щеки его мокры. Император подошел к кузнецу, хлопает его по плечу:
– Ну что же, эээ… Петр, это ты правильно сказал… для Отчизны…
Вся сцена с «вечным движителем» запротоколирована в архивах Императорского технического общества.
Петр Фукин впоследствии стал старшим мастером при мастерских Императорского общества. Немец Кох уехал в Германию, и найти его Петру не удалось. Не снимая, он носил перстень с зеленым камнем, и так как детей у него не было, передал его своему ученику. А потом грянула революция, и след «камня-луковицы» потерялся. Говорят, что Александр Степанович Попов, изобретатель радио, пославший из мастерских Русского технического общества первый радиосигнал судну, стоящему на рейде, носил на мизинце перстень с камнем цвета русалочьих глаз. Но был ли это тот перстень, мы так и не узнаем.
Справка автора:
Хризопраз – это полупрозрачный халцедон голубовато-зеленого, яблочно-зеленого, травяно-зеленого или изумрудно-зеленого цвета. Назван от греческих «chrysos» – золото и «ргаsios» – зеленый. Это камень изобретателей и новаторов. Он привлекает спонсоров и меценатов к тому, кто взялся за новое дело. Поэтому перед тем, как отправиться на переговоры о новом проекте, следует надеть на палец хризопраз в оправе.
Эраст Гаврилов, писатель, геммолог,
специально для журнала «Самый цвет Москвы»
Санкт-Петербург – Москва
№ 2 (43) февраль 2016
